Чтобы почувствовать себя в городе своим, лучше сместиться из центра немного в сторону. Невозможно ничего понять про местный склад ума, когда под окном - пусть даже с видом на образцовое чинквеченто - ежечасно волочат ноги экскурсии с микрофонами.
План действий любому питерцу интуитивно понятен: преодолеть волшебный круг, очерченный древней стеной - и выбрать себе направление по душе.
Расходящиеся от центра радиусы носят звучные латинские имена: виа Фламиния ведет на север, к размашистым муссолиниевским орлам и стадионам, а заодно к новомодным комплексам Ренцо Пьяно и Захи Хадид; узенькая Аурелия петляет между оградами вилл - в основном недоступных, вроде российского посольства, изредка муниципальных, вроде парка Дориа-Памфили; Тибуртина с Пренестиной утыкаются в рабочие пригороды; Аппиева дорога в современном изводе занята главным образом магазинами, а остийский тракт, при должной настойчивости, доводит до моря.
У Номентаны, засаженной платанами, в самом начале - восьмиугольный рынок, а в самом конце находится город-сад. Не метафора, нет - это реальное название квартала: в ранние годы апеннинский тоталитарный режим выдавал на редкость симпатичные планы градоустройства. Из знакомых реалий Читта-Джардино больше всего напоминает московский поселок «Сокол»: за многоэтажками разной степени тоскливости вдруг обнаруживается россыпь терракотовых домиков на холме; весной тут до одури пахнет глициния, к лету зреют персики, к ноябрю - хурма. В будни встречается чуть ли не по одной машине в час, да ездить здесь особо и негде: вместо половины улиц - лестницы. Дремотный рай, курорт.
В сущности, всю эту часть города, за вычетом пресловутых многоэтажек, которых совсем немного, придумывали так, чтобы было спокойно и удобно. В самом начале шоссе - вальяжные дома тех времен, когда Рим только-только начинал осваиваться в роли всеитальянской столицы; вправо и влево от основной дороги уходят тихие аллеи, где можно вволю разглядывать чужое, благостное жизнеустройство: девушек, загорающих на увитой плющом террасе размером со среднюю сталинскую квартиру; гостиные с деревьями; библиотеки с гравюрами; тонко прорисованные карнизы. Видно, что архитекторы, пока проектировали, отчаянно старались сделать как надо - не хуже, чем за границей. На римскую почву пересаживали все сразу: и электричество, и водопровод, и ар-нуво - в местном варианте известное под намеренно неместным названием «либерти»: свобода от земной власти церкви, свобода нации, свобода линий. Правда, и тут Рим остался верен себе: посреди импортированных с севера завитушек непременно встретится фрагмент античной колонны.
В одном отдельно взятом квартале, известном по имени архитектора как «квартал Коппеде», вывели, как в пробирке, итальянское ар-деко. Часть фасадов скопирована из кино: реальные дома воспроизводят декорации к страшно популярному на заре синематографа фильму «Кабирия» - был такой трехчасовой колоссал из древнеримской и древневавилонской жизни на слова Д'Аннунцио.
Кстати, большой почитатель Д'Аннунцио, Бенито Муссолини в 1925 году поселился тут же, неподалеку - на классицистической просторной вилле Торлония. Владельца, князя Джованни, дуче выжил во флигель, пообещав ему в качестве большой чести арендную плату в 1 лиру в год. Фашистский лидер соорудил себе здесь расписной бункер, жена его обустроила теннисный корт, а с началом войны отвела часть парка под огород и задолго до всякой Мишель Обамы проводила там время за прополкой кабачков. После войны вилла пришла в страшное запустение - владелец умер, остальным о диктаторе не хотелось и вспоминать. На египетской стелле, водруженной на место большим мастером этих дел, автором площади Пополо Джузеппе Валадье, беспрепятственно гадили чайки; в театральном павильоне пророс бамбук; на парадных ступеньках устраивали пикники понаехавшие. И только совсем недавно муниципалитет спохватился, выставил молдаван с бутербродами, выкорчевал лишние заросли, провел вайфай и открыл два музея плюс детскую площадку. Теперь вместо эмигрантов здесь проводят выходные нарядные окрестные семейства, а понаехавшие устроились в сквере через дорогу, пафосно именуемом виллой Паганини.
Спрашивается, к чему все эти городские сплетни знать неримлянину? Ну, хотя бы для того, чтобы было над чем подумать по дороге в самый удивительный в Риме храм - базилику Санта-Костанца, отделенную от церкви Сант-Аньезе на Номентане садиком, где старички играют в кегли. В оригинале это была не церковь, а мавзолей; потолок покрыт изящными мозаиками IV века: лоза, птицы, гроздья апельсинов, танцы полуголых виноделов в чане. Чтобы догулять оттуда пешком за полчаса до музея современного искусства MACRO, эффектно вписанного в старый пивной завод: по будням там пусто, а по выходным, соблазнившись льготными билетами, бьются в поисках выхода из дизайнерского сортира окрестные пенсионеры. Чтобы, наконец, понимать, где селиться, когда холода в очередной раз вынудят сбегать к лимонным рощам.
План действий любому питерцу интуитивно понятен: преодолеть волшебный круг, очерченный древней стеной - и выбрать себе направление по душе.
Расходящиеся от центра радиусы носят звучные латинские имена: виа Фламиния ведет на север, к размашистым муссолиниевским орлам и стадионам, а заодно к новомодным комплексам Ренцо Пьяно и Захи Хадид; узенькая Аурелия петляет между оградами вилл - в основном недоступных, вроде российского посольства, изредка муниципальных, вроде парка Дориа-Памфили; Тибуртина с Пренестиной утыкаются в рабочие пригороды; Аппиева дорога в современном изводе занята главным образом магазинами, а остийский тракт, при должной настойчивости, доводит до моря.
У Номентаны, засаженной платанами, в самом начале - восьмиугольный рынок, а в самом конце находится город-сад. Не метафора, нет - это реальное название квартала: в ранние годы апеннинский тоталитарный режим выдавал на редкость симпатичные планы градоустройства. Из знакомых реалий Читта-Джардино больше всего напоминает московский поселок «Сокол»: за многоэтажками разной степени тоскливости вдруг обнаруживается россыпь терракотовых домиков на холме; весной тут до одури пахнет глициния, к лету зреют персики, к ноябрю - хурма. В будни встречается чуть ли не по одной машине в час, да ездить здесь особо и негде: вместо половины улиц - лестницы. Дремотный рай, курорт.
В сущности, всю эту часть города, за вычетом пресловутых многоэтажек, которых совсем немного, придумывали так, чтобы было спокойно и удобно. В самом начале шоссе - вальяжные дома тех времен, когда Рим только-только начинал осваиваться в роли всеитальянской столицы; вправо и влево от основной дороги уходят тихие аллеи, где можно вволю разглядывать чужое, благостное жизнеустройство: девушек, загорающих на увитой плющом террасе размером со среднюю сталинскую квартиру; гостиные с деревьями; библиотеки с гравюрами; тонко прорисованные карнизы. Видно, что архитекторы, пока проектировали, отчаянно старались сделать как надо - не хуже, чем за границей. На римскую почву пересаживали все сразу: и электричество, и водопровод, и ар-нуво - в местном варианте известное под намеренно неместным названием «либерти»: свобода от земной власти церкви, свобода нации, свобода линий. Правда, и тут Рим остался верен себе: посреди импортированных с севера завитушек непременно встретится фрагмент античной колонны.
В одном отдельно взятом квартале, известном по имени архитектора как «квартал Коппеде», вывели, как в пробирке, итальянское ар-деко. Часть фасадов скопирована из кино: реальные дома воспроизводят декорации к страшно популярному на заре синематографа фильму «Кабирия» - был такой трехчасовой колоссал из древнеримской и древневавилонской жизни на слова Д'Аннунцио.
Кстати, большой почитатель Д'Аннунцио, Бенито Муссолини в 1925 году поселился тут же, неподалеку - на классицистической просторной вилле Торлония. Владельца, князя Джованни, дуче выжил во флигель, пообещав ему в качестве большой чести арендную плату в 1 лиру в год. Фашистский лидер соорудил себе здесь расписной бункер, жена его обустроила теннисный корт, а с началом войны отвела часть парка под огород и задолго до всякой Мишель Обамы проводила там время за прополкой кабачков. После войны вилла пришла в страшное запустение - владелец умер, остальным о диктаторе не хотелось и вспоминать. На египетской стелле, водруженной на место большим мастером этих дел, автором площади Пополо Джузеппе Валадье, беспрепятственно гадили чайки; в театральном павильоне пророс бамбук; на парадных ступеньках устраивали пикники понаехавшие. И только совсем недавно муниципалитет спохватился, выставил молдаван с бутербродами, выкорчевал лишние заросли, провел вайфай и открыл два музея плюс детскую площадку. Теперь вместо эмигрантов здесь проводят выходные нарядные окрестные семейства, а понаехавшие устроились в сквере через дорогу, пафосно именуемом виллой Паганини.
Спрашивается, к чему все эти городские сплетни знать неримлянину? Ну, хотя бы для того, чтобы было над чем подумать по дороге в самый удивительный в Риме храм - базилику Санта-Костанца, отделенную от церкви Сант-Аньезе на Номентане садиком, где старички играют в кегли. В оригинале это была не церковь, а мавзолей; потолок покрыт изящными мозаиками IV века: лоза, птицы, гроздья апельсинов, танцы полуголых виноделов в чане. Чтобы догулять оттуда пешком за полчаса до музея современного искусства MACRO, эффектно вписанного в старый пивной завод: по будням там пусто, а по выходным, соблазнившись льготными билетами, бьются в поисках выхода из дизайнерского сортира окрестные пенсионеры. Чтобы, наконец, понимать, где селиться, когда холода в очередной раз вынудят сбегать к лимонным рощам.